You need to enable JavaScript to run this app.
Народ для разврата собрался. О, Господи, Боже мой! Прямо девочки с персиками! Ты чё таких некрасивых набрал-то? Нарочно, что ли? Ну, а где всех красивых возьмёшь-то? Красивые все замужем. А ты же сам просил незамужних. Да что, плохие, что ли? Там вон, какие есть. Нет, Михалыч, это не праздник. На-ка, почервонца каждому себе сотню. Но без обмана я заеду проверю.
Когда его поймали с группой куртизанок, отравленных афродизиаками, он лишь рассмеялся. Разврат – это не преступление, это искусство. Он писал философские трактаты, в которых извращенная боль, интимные страсти и свобода были на равных правах. Истинная мораль – это та, что позволяет мне делать все, что я хочу. Когда его заключили в Бастилию, он продолжал писать своей собственной кровью на обрывках бумаги. «Свобода – это когда даже Бог не может тебя осудить», – утверждал он. Он верил, что человек рожден для наслаждения, а страдание – это его вторая форма. «Самое сильное наслаждение – это то, что запретно», – шептал он сквозь решетку. Его книги сжигали, его самого считали безумцем. Но он говорил, «Если вы зовете это безумием, значит, я на верном пути». Он презирал церковь, смеялся над судом и плевал на мораль. Когда его спросили, верит ли он в ад, «Самое сильное наслаждение – это безумием, это безумием, это безумием, это безумием, это безумием».
Займёмся развратом. Народ, для разврата собрался. О, Господи, Боже мой! Прямо девочки с персиками. Дяди и тёти, давайте будем начинать кушать. Не торопитесь, мечите пореже.
Займёмся развратом. Народ, для разврата собрался. О, Господи, Боже мой! Прямо девочки с персиками. Дяди и тёти, давайте будем начинать кушать. Не торопитесь, мечите пореже.
