You need to enable JavaScript to run this app.
Ягель, Кепер, Слендина, Исна, Родина, А Днепрайден, Камчатки, Моя Родина. Твою комнату качает всё быстрей и быстрей, На руках качает мамка и поёт про журавли. Ты чеш носом и губами забываешь крепким сном, И тебя накормит мама тёплым сладким молоком. Воду из ведра хлебал, замочишь свой нос, И лезал прямо в лесу тебя, любимый глупый пёс, Босиком бежал на речку, посыпать, сжимал, И с разбегу ледяную глаз.
Да, сейчас. Слишком слез много, да? Какое сердце большое у тебя. Ты мое море, мама, ветром так укрой меня, ты услугой меня, мама. Жили-буде, варили кашу, закрывали на зиму банки. Как и все становились старше, на балконе хоронили шанки. Под кроватью коробки с пылью, и звездой с новогодней елки. В общем, в принципе, не дужили, с расстановочкой жили, с толком. Перегли на особый случай, платье паршетное с разрезом, два флакона дуков от мучи.
За Юру порадоваться можно, учиться ему думать надо будет легко, читает он бойко и пишет сносно, и счет знает, только придется ли ему учиться. Никто из нас в то утро не заговаривал о войне, но к полудню, как раз в школе заканчивались уроки у первоклашек, война сама напомнила о себе. Он вывалился из кабины и сразу попал в вылистую грязь болота, увязая в ней унтами, сделал несколько шагов в одну сторону, в другую, везде непроходимая топь, подернутая сверху зеленой ряской. — Дядя! — услышал он детские голоса. — Сюда, иди, тут, по кочкам допрыгаешь. Он увидел ребятишек. Мальчишки и девчонки стояли в шагах с десяти от него, совсем рядом стояли, руку протянуть. — Странно, — сказал он, растерянно улыбаясь, — значит, тут еще учатся. Но все это было малость позже, а перед тем над селом, над крышей нашего дома, едва не зацепив трубу, с ревом промчался краснозвездный истребитель. Стекла в оконных переплетах задребезжали, я выскочил на крыльцо. Обезумевшую...
